Эрнст Теодор Амадей Гофман: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Финитор (обсуждение | вклад) →Цитаты: ещё мура |
Финитор (обсуждение | вклад) →Цитаты: пожалуй, хватит пока |
||
Строка 13:
{{Q|С тех пор, как я пишу музыку, мне удаётся забывать все свои заботы, весь мир. Потому что тот мир, который возникает из тысячи звуков в моей комнате, под моими пальцами, не совместим ни с чем, что находится за его пределами...|Автор=из письма, ~ 1808}}
{{Q|[[Стихи]], фантазии, видения, романы, рассказы умножались день ото дня, и всё это вперемешку со всевозможными сумбурными сонетами, стансами и канцонами он без устали целыми часами читал Олимпии. Но зато у него ещё никогда не бывало столь прилежной слушательницы. Она не вязала и не вышивала, не глядела в окно, не кормила птиц, не играла с комнатной собачонкой, с любимой кошечкой, не вертела в руках обрывок бумаги или ещё что-нибудь, не силилась скрыть зевоту тихим притворным покашливанием — одним словом, целыми часами, не трогаясь с места, не шелохнувшись, глядела она в очи возлюбленному, не сводя с него неподвижного взора, и всё пламеннее, всё живее и живее становился этот взор. Только когда Натанаэль наконец подымался с места и целовал ей руку, а иногда и в губы, она вздыхала: «Ax-ax!» — и добавляла: — Доброй ночи, мой милый!
— О прекрасная, неизреченная душа! — восклицал Натанаэль, возвратись в свою комнату, — только ты, только ты одна глубоко понимаешь меня!|Автор=«Песочный человек», 1817}}
{{Q|Есть один лишь ангел света, способный осилить демона зла. Это светлый [[ангел]] — дух музыки, который часто и победоносно вздымался из души моей, при звуках его мощного голоса немеют все земные [[печаль|печали]].
Строка 19 ⟶ 22 :
{{Q|В этих вот кругах и кружится {{comment|Крейслер|музыкальный псевдоним Гофмана. Здесь он пишет о своём alter ego}}, и очень может быть, что нередко, устав от пляски святого Витта, он принужден бывает, единоборствуя с тёмной и непостижимой силой, которая начертала эти круги, устав от них больше, чем это может вытерпеть его — без того уже расстроенный желудок, — устремиться на вольный воздух! И глубокая боль, которую причиняет ему этот страстный порыв, опять-таки непременно должна преобразиться в ту иронию, которую вы, уважаемая, так горько упрекаете, не обращая внимания на то, что ведь эта крепкая родительница произвела на свет сына, который вступил в жизнь как король-властелин. Говоря о короле-властелине, я имею в виду [[юмор]], у которого нет ничего общего с его злополучным сводным братцем — [[сарказм]]ом.
— Да, — сказала советница Бенцон, — именно этот юмор, именно этот подкидыш, рождённый на свет развратной и капризной [[фантазия|фантазией]], этот юмор, о котором вы, жестокие мужчины, сами не знаете, за кого вы должны его выдавать, — быть может, за человека влиятельного и знатного, преисполненного всяческих достоинств; итак, именно этот юмор, который вы охотно стремитесь нам подсунуть, как нечто великое, прекрасное, в тот самый миг, когда всё, что нам мило и дорого, вы же стремитесь изничтожить язвительной издёвкой!|Автор=«Житейские воззрения кота Мурра», 1821}}
{{Q|Что там погреб, что там дровяной сарай — я решительно высказываюсь в пользу чердака! — Климат, [[отечество]], нравы, обычаи — сколь неизгладимо их влияние; да, не они ли оказывают решающее воздействие на внутреннее и внешнее формирование истинного космополита, подлинного гражданина мира! Откуда нисходит ко мне это поразительное чувство высокого, это непреодолимое стремление к возвышенному! Откуда эта достойная восхищения, поразительная, редкостная ловкость в лазании, это завидное искусство, проявляемое мною в самых рискованных, в самых отважных и самых гениальных прыжках? — Ах! Сладостное томление переполняет грудь мою! [[Тоска]] по отеческому чердаку, чувство неизъяснимо-почвенное, мощно вздымается во мне! Тебе я посвящаю эти слёзы, о прекрасная отчизна моя,— тебе эти душераздирающие, страстные мяуканья! В честь твою совершаю я эти прыжки, эти скачки и пируэты, исполненные добродетели и [[патриот]]ического духа!…|Автор=«Житейские воззрения кота Мурра», 1821}}
{{Q|…Я напоминаю себе старого сумасшедшего [[живопись|живописца]], что целыми днями сидел перед вставленным в раму загрунтованным полотном и всем приходившим к нему восхвалял многообразные красо́ты роскошной, великолепной картины, только что им законченной. Я должен отказаться от той действенной творческой жизни, источник которой во мне самом, она же, воплощаясь в новые формы, роднится со всем миром. Мой дух должен скрыться в свою келью… вот это окно — утешение для меня: здесь мне снова явилась жизнь во всей своей пестроте, и я чувствую, как мне близка её никогда не прекращающаяся суетня. Подойди, брат, выгляни в окно!|Автор=«Угловое окно», 1822}}
| |||