Наброски для романа: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м викификация
м →‎глава XI: очень красиво
Строка 98:
{{Q|... ценное свойство, которое является отличительной чертой потомков англосаксов, где бы они ни находились, а именно — умение лицемерить.|Оригинал=}}
 
{{Q|Если послушать {{comment|Верховных Жрецов Культуры|литературных критиков}}, то можно подумать, что человек существует для литературы, а не [[литература]] для человека. Нет. Мысль существовала до изобретения печатного станка, и люди, которые написали сто лучших книг, никогда их не читали. Книги занимают своё место в мире, но они не являются целью мироздания. Книги должны стоять бок о бок с бифштексом и жареной бараниной, запахом моря, прикосновением руки, воспоминанием о былых надеждах и всеми другими слагаемыми общего итога наших семидесяти лет. Мы говорим о книгах так, будто они — голоса самой жизни, тогда как они — только её слабое эхо. [[сказка|Сказки]] прелестны как сказки, они ароматны, как [[первоцвет]] после долгой зимы, и успокаивают, как голоса грачей[[грач]]ей, замирающие с закатом солнца. Но мы больше не пишем сказок. Мы изготавливаем «человеческие документы» и анатомируем души. <…>
А знаете, что напоминают мне все эти «психологические» исследования, которые сейчас в такой моде? Обезьяну, [[w:груминг|ищущую блох]] у другой обезьяны. И что в конце концов обнажаем мы своим прозекторским ножом? Человеческую природу или только более или менее грязное нижнее бельё, скрывающее и искажающее эту природу? <…> Человеческая природа так долго была облачена в условности, что они просто приросли к ней. Теперь, в девятнадцатом веке, невозможно уже сказать, где кончается одежда условностей и где начинается естественный человек. Наши добродетели привиты нам как некие признаки «умения себя держать». Наши пороки — это пороки, признанные нашим временем и кругом. [[Религия]], как готовое платье, висит у нашей колыбели, и любящие руки торопятся надеть её на нас и застегнуть на все пуговицы. Мы с трудом приобретаем необходимые вкусы, а надлежащие чувства выучиваем наизусть. Ценой бесконечных страданий мы научаемся любить виски и сигары, высокое искусство и классическую музыку. В один период времени мы восхищаемся Байроном и пьем сладкое шампанское; двадцать лет спустя входит в моду предпочитать Шелли и сухое шампанское. В школе мы учим, что [[Шекспир]] — великий поэт, а [[w:Венера Медицейская|Венера Медицейская]] — прекрасная статуя, и вот до конца дней своих мы продолжаем говорить, что величайшим поэтом считаем Шекспира и что нет в мире статуи, прекрасней Венеры Медицейской. Если мы родились французами, то обожаем свою мать. Если мы англичане, то любим собак и добродетель. Смерть близкого родственника мы оплакиваем в течение двенадцати месяцев, но о троюродном брате грустим только три месяца. Порядочному человеку полагается иметь свои определенные положительные качества, которые он должен совершенствовать, и свои определенные пороки, в которых он должен раскаиваться. Я знал одного хорошего человека, который страшно беспокоился оттого, что не был достаточно гордым и не мог поэтому, логически рассуждая, молиться о смирении. В обществе полагается быть циничным и умеренно испорченным, а богема считает правилом не признавать никаких правил.|Оригинал=}}