Евгений Николаевич Трубецкой: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
→‎Цитаты: еретики и христианство и царство божие в споре Толстого с Соловьёвым, рассказанного Трубецким
Гоголь и Соловьёв
Строка 49:
 
{{Q|Все, кому [[христианство]] не достаётся даром, кто получает его не как наследственный дар, а приходят к нему [[разумо]]м и [[воля|волей]] [[путь|путём]] свободного исследования, неизбежно проходят через [[идеализм|идеалистические]] порывы [[молодость|молодости]] и через [[отчаяние|отчаянье]] пессимистов и скептиков: чтобы уверовать в [[мистика|мистический]] [[идеал]] христианства, нужно вместе с пессимистами отчаяться в земной действительности; но, чтобы подчиниться церкви, нужно вместе со скептиками отрешиться от рационалистического самомнения и [[гордость|гордости]] разума. Чтобы быть христианином, нужно уверовать в сверхчувственную [[идея|идею]] и признать над собою божественный авторитет.<ref name="МирБлаж"/>|Автор=«Миросозерцание Блаженного Августина», 1892}}
 
=== О Гоголе и Соловьёве ===
{{Q|Что же поведал нам [[Николай Васильевич Гоголь|Гоголь]] о России? Прежде всего она для него — синоним чего-то необъятного, беспредельного, «неизмеримая русская земля». Но беспредельное — не содержание, а форма национального существования. Чтобы найти Россию, надо преодолеть пространство, наполнить [[творчество|творческой]] деятельностью её безграничный простор. В [[поэзия|поэзии]] Гоголя мы находим человека в борьбе с пространством. В этом — основная её стихия, глубоко национальный её [[Источник (значения)|источник]]. <...>
''Безграничная [[тоска]] и беспредельное воодушевление'' — вот те противоположные [[настроениt|настроения]], которые, в связи с созерцанием русской равнины, окрашивают лирику Гоголя. Гоголь признаёт, что это — те самые черты, которые составляют своеобразную особенность русской [[песня|песни]].<ref name="Два зверя"/>|Автор=из статьи «Гоголь и Россия»}}
 
{{Q|Странствования нашего народа связываются с исканием лучшей отчизны, во–первых, потому, что они чаще всего вызываются тоской, [[страдание]]м, [[горе]]м [[народ]]ным — словом, [[разочарование]]м в отчизне здешней. Во–вторых, влечение к беспредельному, хотя оно и возбуждается созерцанием [[бесконечность|бесконечного]] пространства, однако не находит себе удовлетворения в мире земном, где человек ежеминутно натыкается на положенные ему тесные границы. Неудивительно поэтому, что среди русского простонародья странник считается божьим человеком, причём самое хождение по земле признаётся делом спасительным, богоугодным.
В жизни и деятельности Гоголя мы находим эти самые черты народного типа. ''Он — по существу писатель–странник и богоискатель.'' Почти вся его [[литература|литературная]] деятельность протекла среди беспрерывных странствований; и эти странствования теснейшим образом связаны с самой сущностью его творчества, с основным делом его жизни, которое для него было делом, по существу, религиозным.<ref name="Два зверя"/>|Автор=из статьи «Гоголь и Россия»}}
 
{{Q|В [[молодость|молодости]] он, по собственному признанию, творил беззаботно и безотчетно: когда его давила [[грусть]], он освобождался от неё [[смех]]ом. Но с годами это [[соловей|соловьиное]] [[пение]] стало для него невозможным: под влиянием [[Александр Сергеевич Пушкин|Пушкина]] он взглянул на дело серьёзнее и относительно каждого своего произведения стал ставить вопросы:«зачем» и «для чего»; он понял, что раньше он смеялся даром. Ему стало ясно, что не себя самого надо освобождать смехом от [[печаль|печали]]: надо делать ''им'' живое [[общество|общественное]] дело — освобождать Россию от чудовищ, изгонять из неё [[бес]]ов. Ибо смех — могущественное орудие [[борьба|борьбы]]: «насмешки [[боязнь|боится]] даже тот, кто больше ничего на свете не боится».<ref name="Два зверя"/>|Автор=из статьи «Гоголь и Россия»}}
 
{{Q|Кому случалось хоть раз в жизни видеть [[покойный|покойного]] [[Владимир Сергеевич Соловьёв|Владимира Сергеевича Соловьёва]] — тот навсегда сохранял о нём впечатление человека, совершенно непохожего на обыкновенных смертных. Уже в его наружности, в особенности в выражении его больших прекрасных [[глаз]], поражало единственное в своём роде сочетание [[немощь|немощи]] и [[сила|силы]], физической беспомощности и духовной глубины.
Он был до такой степени близорук, что не видел того, что все видели. Прищурившись из-под густых бровей, он с трудом разглядывал близлежащие предметы. Зато, когда взор его устремлялся вдаль, он, казалось, проникал за доступную внешним чувствам поверхностность [[вещь|вещей]] и видел что-то запредельное, что для всех оставалось скрытым. Его глаза светились какими-то внутренними лучами и глядели прямо в [[душа|душу]]. То был [[взгляд]] человека, которого внешняя сторона действительности сама по себе совершенно не интересует. <...>
[[Эксцентричность]] его наружности и манер многих смущала и отталкивала; о нём часто приходилось слышать, будто он «позёр». [[Люди]], его мало знавшие, склонны были объяснять в нём «позой» всё им непонятное. И это тем более, что всё непонятное, и особенно в человеке, обладает свойством [[оскорбление|оскорблять]] тех, кто его не понимает. На самом деле, однако, те странности, которые в нём поражали, не только не были позой, но представляли собой совершенно естественное, более того — [[наивность|наивное]] выражение внутреннего настроения человека, для которого здешний мир не был ни [[истина|истинным]], ни подлинным.<ref name="Мир.Соловьёва">''Трубецкой Е.Н.'' «Миросозерцание Вл.С. Соловьёва». Москва, Типография Товарищества [[w:Мамонтовы (купцы)#Роспись|Анатолия Ивановича Мамонтова]], 1913 г.</ref>|Автор=из очерка «Личность В.С. Соловьёва», 1911}}
 
{{Q|Получая хорошие заработки со своих литературных произведений, он оставался вечно без [[грош]]а, а иногда даже почти без платья. Он был бессребреником в буквальном смысле слова, потому что [[серебро]] решительно не уживалось в его кармане; и это — не только вследствие редкой [[дитя|детской]] его [[доброта|доброты]], но также вследствие решительной его неспособности ценить и считать [[деньги]]. Когда у него их просили, он вынимал бумажник и давал не глядя, сколько захватит рука, и это — с одинаковым [[доверие]]м ко всякому просившему. Когда же у него не было денег, он снимал с себя верхнее платье. Помню, как однажды глубокой [[осень]]ю в Москве я застал его страждущим от [[холод]]а; весь [[гардероб]] его в то время состоял из лёгкой пиджачной пары альпага и из ещё более лёгкой серой крылатки: только что перед тем, не имея денег, он отдал какому-то просителю всё суконное и вообще тёплое, что у него было: ''он рассчитывал, что к [[зима|зиме]] успеет заработать себе на [[шуба|шубу]]''.<ref name="Мир.Соловьёва"/>|Автор=из очерка «Личность В.С. Соловьёва», 1911}}
 
{{Q|[[Работа]] [[мысль|мысли]] и [[воображение|воображения]] Соловьёва никогда не останавливалась: она достигала высшего своего напряжения именно в те часы, когда он, по-видимому, ничем не был занят. Он не имел обыкновения думать с пером в руке: он брался за перо только для того, чтобы записать произведение, уже раньше созревшее и окончательно сложившееся в его голове; самый же процесс творчества происходил у него или на ходу, во время прогулки или приятельской беседы, или же, наконец, в часы [[бессонница|бессонницы]], не прекращаясь даже и во время [[сон|сна]]: ему случалось просыпаться с готовым стихотворением. Поэтому для него, собственно говоря, не существовало [[отдых]]а и всего менее он отдыхал во сне.<ref name="Мир.Соловьёва"/>|Автор=из очерка «Личность В.С. Соловьёва», 1911}}
 
== Цитаты о Трубецком ==