Три товарища: различия между версиями
| [непроверенная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Максим Пе (обсуждение | вклад) м →Цитаты |
не удаляй втихую - не по правилу |
||
Строка 81:
===XII===
{{Q|Фердинанд выудил из своего бокала мотылька и осторожно положил его на стол.
{{Q|Готтфрид рассмеялся:▼
— Взгляните на него, — сказал он. — Какое крылышко. Рядом с ним лучшая парча — грубая тряпка! А такая тварь живёт только один день, и всё. — Он оглядел всех по очереди. — Знаете ли вы, братья, что страшнее всего на свете?
— Пустой стакан, — ответил Ленц.
Фердинанд сделал презрительный жест в его сторону:
— Готтфрид, нет ничего более позорного для мужчины, чем шутовство. <…> Самое страшное, братья, — это время. Время. Мгновения, которое мы переживаем и которым всё-таки никогда не владеем.
Он достал из кармана часы и поднёс их к глазам Ленца:
— Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина. Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию. Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.
— И не собираюсь останавливать, — заявил Ленц. — Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
— Фердинанд, самая тяжёлая болезнь мира — [[мышление]]! Она неизлечима.
— Будь она единственной, ты был бы бессмертен, — ответил ему Грау, — ты — недолговременное соединение углеводов, извести, фосфора и железа, именуемое на этой земле Готтфридом Ленцем.
Готтфрид блаженно улыбался. Фердинанд тряхнул своей львиной гривой:
— Братья, [[жизнь]] — это болезнь, и [[смерть]] начинается с самого рождения. В каждом дыхании, в каждом ударе сердца уже заключено немного умирания — всё это толчки, приближающие нас к концу.|Оригинал=
»Ein leeres Glas«, erwiderte Lenz.
Ferdinand wischte ihn mit einer Handbewegung weg. »Das entehrendste auf der Welt, Gottfried, ist für einen Mann, ein Witzbold zu sein.« Dann wandte er sich uns wieder zu. »Das unheimlichste, Brüder, ist die Zeit. Die Zeit. Der Augenblick, durch den wir leben und den wir doch nie besitzen.«
Er zog seine Uhr aus der Tasche und hielt sie Lenz vor die Augen. »Das hier, du Papierromantiker! Die Höllenmaschine, die tickt und tickt, dem Nichts unaufhaltsam entgegentickt! Du kannst eine Lawine aufhalten, einen Bergrutsch — aber das da nicht.«
»Will ich auch gar nicht«, erklärte Lenz. »Ich will friedlich altern. Und außerdem liebe ich die Abwechslung.«
»Der Mensch erträgt es nicht«, sagte Grau, ohne ihn zu beachten. »Der Mensch kann es auch nicht ertragen. Deshalb hat er sich einen Traum zurechtgemacht. Den alten, rührenden, hoffnungslosen Menschheitstraum Ewigkeit.«
Gottfried lachte. »Die schlimmste Krankheit der Welt, Ferdinand, ist Denken! Sie ist unheilbar.«
»Wenn es die einzige wäre, wärest du unsterblich«, erwiderte Grau. »Du Zusammenballung von Kohlehydraten, Kalk, Phosphor und ein bißchen Eisen, für eine flüchtige Zeit auf Erden Gottfried Lenz genannt.«
Gottfried schmunzelte wohlgefällig. Ferdinand schüttelte den Löwenschädel. »Brüder, das Leben ist eine Krankheit, und der Tod beginnt schon mit der Geburt. Jeder Atemzug und jeder Herzschlag ist schon ein bißchen Sterben — ein kleiner Ruck dem Ende zu.«}}
Строка 91 ⟶ 106 :
{{Q|Я помешан на сирени, — сказал последний романтик.|Оригинал=}}
{{Q|
▲Время. Мгновения, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем. ...Для человека это невыносимо. Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.|Оригинал=}}
▲{{Q| — Забыл — и прекрасно, что забыл. — Забвение — тайна вечной молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.|Оригинал=}}
{{Q|То была сама мрачная тайна жизни, которая будит жажду желания, но никогда не может её утолить, которая зачинает любовь в человеке и никогда не может её завершить, которая если и посылает всё — любовь, человека, счастье, радость жизни, — то всего этого по какому-то ужасному правилу всегда оказывается слишком мало, и чем большим кажется тебе то, что у тебя есть, тем меньше его оказывается на самом деле.|Оригинал=}}
| |||